— Убери, пожалуйста, трупы. Страшно. А нам нельзя уходить с тропы… И ещё: следом за нами может идти ещё одна группа.
— Ночью? — не поверил Юра.
— Кто их знает. Они там просто кого-то ждали, поэтому не шли. Злые были. Но ты прав, наверное, — ночью они вряд ли пойдут…
— Понял, всё понял. Ладно, мужики, давайте по-быстрому займёмся трофеями.
Когда убитых освободили от всего, что можно было использовать, Юра волоком оттащил трупы в лес и прикрыл ветками. Вернулся, заодно прихватив автомат и патроны убитого в стороне от стоянки Грача.
— Ждите, я быстро.
Николай Ильич спал, завернувшись в брезент, головой на чемоданчике. То ли услышав шаги, то ли почувствовав свет, он приподнялся на локте, прикрываясь от фонарика.
— Это я, — сказал Юра, для убедительности посветив в лицо и себе; глаза он плотно зажмурил — нужно беречь родопсин. — С бандосами всё, но есть новая проблема…
Он рассказал про невозможность сойти с тропы. Учитель внимательно слушал.
— Что-то краем мозга я об этом помню, — сказал он. — Но поскольку никогда сам дела не имел…
— Я вот ещё что сообразил, — сказал Юра. — Когда Тайва и этот второй парнишка подъехали на телеге, они сказали, что экипаж подан. Так что — они участвовали во всём этом? Они через Бархотку их должны были везти? Или как?
Учитель покачал головой:
— Участвовали? Сами? Не может быть. Телегу пригнали, это да, телега-то и лошадки как раз лешканские, не знаю, где уж они их взяли. Если бы через Бархотку — то, значит, дальше на дрезине… я бы знал. Нет, там что-то другое было. Я тут тоже об этом думал… ну, не только об этом, но об этом тоже. Наши потихоньку помогают лешканам против бандитов, это все знают. Не открыто, но… в общем, помогают. Теперь будут помогать, я думаю, и открыто. Боюсь, что… много крови грядёт.
— Понятно, — сказал Юра. — Не придумали, что мне с угнанными делать? Может, попробовать догола раздеть и голыми провести? Тут метров двести всего.
— Не знаю, Юра. Ничего не могу присоветовать. Не возьму такой груз на совесть. Не выдержит.
— А я могу, да? — расстроился Юра.
— Ты уже взял, — сказал учитель. — Теперь не опускай… Мой тебе совет — дождись утра. Самого раннего. Утром вся погань квёлая. Глядишь, и получится что. Тут у меня протирочные концы остались, в сивухе и в масле, да ещё с литр я могу с бака отлить — остатка на обратный путь хватит, — чтобы попротираться. Где-то у меня тут бутылка пустая имелась…
Вернувшись, Юра прежде всего занялся сортировкой трофеев. С каждого трупа уже сняли куртки, штаны, если они не были чересчур испачканными, свитера. Всё это он расстелил поближе к костру — пусть сохнет. Потом обратился к своему маленькому отряду:
— Народ! В пяти минутах от тропы стоит дрезина, при ней — местный житель. Мы с ним подумали и решили, что можно вытереться спиртом, одеться вот в эти тряпки — и проскочить. Но, сами понимаете, риск остаётся, и риск непросчитываемый. Кто-то готов воспользоваться шансом? Потом из деревни вас выведут обратно, а там уж как-нибудь. Есть желающие?
Поднялось три руки. Потом, чуть помешкав, добавилась четвёртая.
— Понял, — сказал Юра, стараясь голосом не выказать разочарования. Он вообще-то надеялся, что уйдут все. Но, может быть, утром, если первый проскочит, число желающих прибавится. — Тогда располагаемся — и спать. Стартуем рано утром.
Ещё бы знать, когда оно будет — это самое утро…
Подошла Эля с одним из бандитских рюкзачков. Показала: смотри, что я нашла.
В рюкзачке лежали два толстых рулона упаковочной плёнки, пластиковая бутыль-полторашка с густо-синей жидкостью и дешёвенькие часы-будильник. Они шли. Стрелки показывали половину первого, а побудка была установлена на половину шестого.
— Ага! — сказал Юра. Он открыл бутылку и осторожно понюхал. Пахло техническим спиртом и мылом. — Значит, наши предположения близки к действительности, так?
Эля пожала плечами.
Когда наконец дурной адреналин перегорел, когда были распределены часы караула. Юра понял, что сейчас упадёт и сдохнет на месте, и это будет зашибись как здорово — однако Эля мягко, но решительно увлекла его по тропе подальше от света костра. Сделала знак: садись. Здесь лежало толстое бревно, поросшее мхом. Юра опустился на землю, опёрся на бревно спиной; всё тело гудело; мышцы забиты, подумал Юра, и ничего пока не сделать. Эля села рядом, он обхватил её рукой и прижал к себе. Эля дрожала.
— Как ты? — спросил он, хотя и без всяких ответов было понятно как.
— Ничего, — прошептала она. — Держусь. А Алёнка… с ней хуже. В смысле, хуже, чем было.
— То есть?
— Ну… я же тебе говорила, что у нас с ней всё не в словах и не в картинках, поэтому трудно перевести. Она… как бы это правильно сказать… не то чтобы совсем в отчаянии — ты же понимаешь, фиг её в полное отчаяние загонишь, — но где-то на грани. Что-то где-то происходит такое, чему она не знает, как противостоять… а оно угрожает ей. И она это видит, понимает…
— А она знает, что мы здесь?
— Да. И очень на нас надеется… но тоже не уверена, что мы что-то сможем сделать. И ещё — у неё такое чувство, что она совершила ошибку… фатальную ошибку. И теперь ничего не исправить. И что это она во всём виновата.
— Ладно, разберёмся… — Язык уже не слушался, и глаза не открывались. — Надо немного поспать. Эль, ты распорядись, чтобы мужики меня растолкали…
Как ни странно, Юра проснулся сам. Было страшно тихо. Рядом, привалившись к нему и почти не дыша, спала Эля. Он осторожно, чтобы не разбудить, высвободился, уложил её на то место, где сидел, и медленно привстал.