Спираль - Страница 67

— Николай Ильич, — попросил Юра, — а вернуться к началу можно? Что сейчас происходит? — Он сильно, словно прорывая карандашом бумагу, выделил это «сейчас».

— Я болтлив, я знаю, — грустно сказал учитель. — Привычка. Каждую тему доносить сорок пять минут. Сейчас… а я ведь толком не знаю, что происходит сейчас. Вот уже лет двадцать, как вокруг источника стали происходить вещи преступные… да нет, больше двадцати. Нарастало постепенно, поэтому трудно сказать, когда… Ах, да. Что творится. Бандиты творятся. Похоже, какой-то передел власти, территорий, влияния. Видите ли, Юра… мы ведь всё это наблюдаем со стороны, с большой опаской и с ещё большей неохотой. Вы обратили внимание, как к вам отнеслись поначалу — просто потому, что вы так вот одеты. Поэтому мы мало знаем и ещё меньше хотим знать. Наверное, это скоро кончится, потому что, как известно, терпению положен предел. Но ещё не кончилось. Вот из того малого, что я знаю: когда-то людей просто водили к источнику, который был… ну, вы там проходили, где развалины. Там был монастырь, потом охотничий дом, а после войны — дом отдыха. Потом всё сожгли. А источник — он как бы отступал. К нему надо было идти всё дольше и дольше. Но ходили. А последние годы… вот тут я боюсь соврать, потому что, может быть, сам неправильно понял рассказанное — стали водить не туда, где источник выходит из-под земли, а туда, где он берёт начало.

— А зачем? Почему так?

— Трудно сказать… и опять же, я мог неправильно понять, а сам я туда не ходок, да и абсолютное большинство наших тоже… это всё городские, с той стороны — им чего-то особенного надо, чего у остальных нет… Ладно, это я ворчу. Ну, вроде бы в источнике лишь наведённая сила, а вот там, откуда он течёт, — коренная. Примерно так.

— Сила — чего?

— Сила… как бы правильно сказать? — изменять мир, жизнь… нет, всё-таки мир. Подстраивать его под себя.

— Но как же так может быть? Если каждый подстраивает мир под себя, а прошло их тут сколько? — сотни? тысячи?..

— Скорее, тысячи.

— …тогда выходит, что… что? Мир каждый раз переделывается для каждого, или изменения настолько маленькие, что остальные их не замечают, или… Не понимаю.

— Я тоже, в общем, не понимаю. У нас тут как-то не принято такими вещами интересоваться, да и узнать всё равно толком не получается, все говорят разное. Вот ваша девушка — она-то, наверное, знает?

— Увижу — спрошу… Тут ведь у меня не всё так просто. — И Юра вдруг неожиданно для себя — не собирался вовсе — рассказал Николаю Ильичу об Алёне, о ссоре и примирении, о её внезапной затее, о проводимой им с Эллой симулирующей операции. Тот слушал, не перебивая.

— Отчаянные вы ребята, — сказал он, дослушав и помолчав. — Ох, отчаянные.

— Жизнь отчаянная, — сказал Юра.

— И это тоже…

— Я вот чего ещё не понимаю, — сказал Юра. — Разве никто не знает, что люди из этих паломничеств не возвращаются? Что их ведут связанными — буквально как скот? И второе: какой бандитам резон этим заниматься? Они-то что имеют в наваре? Под дулом пистолета требуют, чтобы их желания загадывали, а не свои? Или что?

— Не могу ответить, Юра. Про то, что люди из походов не возвращаются, слышал, но как-то… как бы это сказать правильно…

— Это была не ваша проблема, — подсказал Юра.

— Может быть. Вернее, это было где-то очень далеко, в другом мире. В полном смысле слова — та сторона для нас, если честно, не другой берег, а другой мир. Во всяком случае, им до нас дела точно нет никакого, они о нас даже и не знают практически: есть мы, нет нас…

— Может, оно и к лучшему, — сказал Юра.

— Да как когда. Сколько раз Зайку за врачами да лекарствами гоняли, не сосчитать… Поэтому и не задумывался. А что касается бандитов — то ведь их до недавнего времени столько не было, да и вели они себя тихо, народ не трогали. Я так понимаю, у них с лешканами общие дела были, но опять же — какие, сказать не возьмусь. А тут что-то не поделили — и пошёл разгуляй… Какой навар, спрашиваешь? Опять же — говорю с чужих слов, могу переврать. Вроде бы с травы, что у источника растёт, снимают то ли смолку, то ли пыльцу, которую и продают задорого — там, на той стороне. И вроде бы эта то ли смолка, то ли пыльца образуется, когда человек у источника чего-то главного для себя просит. Так вот я понял, а правильно ли — бог весть.

— Ага, — почесал лоб Юра. — Выходит, чем больше людей приведут, тем больше дури натрусят, так?

— Скорее всего так. Но может быть что-то совсем другое, ты же понимаешь.

— Да уж…

Могло быть совсем другое, но внутри Юры что-то натянулось, напряглось, подсказывая: да, дела обстоят именно так. Многое укладывалось в эту версию. Почти всё…

— А кто такие лешканы? — спросил Юра. — Уж больно чудной у них выговор.

— Лешканы тут жили раньше всех — может, и всегда. У них, если присмотреться, и борода растёт не как у людей, и уши другие. И селятся только в лесах, под деревьями. Остальные зовутся наползнями — наползли… — Учитель чему-то рассмеялся. — И специально сюда убегали люди, знаю таких, а больше всё — которые заблудились да хода назад не нашли. Лешканы этим тоже занимались — закружат человека в лесу, ба — он уже здесь. И готово, дороги обратно нет. Ну и в работу его приспосабливают, а девку если — так и в семью. Я-то здесь родился, и мать коренная, можно сказать — с елизаветинских времён тут; а отец во время войны попал, в лесу прятался, да и — того… Двенадцать лет ему тогда было. В войну многие здесь оказались, вот если от нас налево по дороге — то там будет Измайловка, а рядом Вишнёвое — так вот оба села беженские и окруженские.