Спираль - Страница 32


К оглавлению

32

Сама процедура была тривиальной. Маленький шприц с розоватой жидкостью внутри, тоненькая игла. Укол в два этапа: сначала внутрикожная проба в переднюю поверхность предплечья, так когда-то в школе делали пробы на туберкулёз, — и через двадцать минут, поскольку кожной реакции нет, сам укол — под лопатку.

— Будет чесаться — зайдёте, — сказал врач. Имя его было Стахан Аматович, а прозвище, как Юре успели сообщить, Быстрорез.

— А так чего ожидать? — спросил Юра.

— Разве что небольшая сонливость, — сказал врач. — И безумные сны. Снятся сны?

— Я их почти не запоминаю, — пожал плечами Юра.

— Эти запомните, — хмыкнул врач.

Юра постучался и вошёл.

— Леонид Ильич?

Чернобрив был в преподавательской один — сидел, скорчившись, в большом чёрном кожаном кресле в углу комнаты. Рядом стоял аквариум со страшной кроваво-красной рыбой внутри: хвост, три плавника и огромные губы. Про эту рыбу рассказывали всяческую похабень.

— Что с вами? Вам плохо?

— А… Юра… — Чернобрив, не распрямляясь, поднял голову. — Ничего… Зона, сука… Там выброс, а меня тут скрутило… чувствую его… всей печёнкой, мать…

— Дать вам что-нибудь? Или врача позвать?

— Никому не говори… не смей… слышишь? У меня в плаще, во внутреннем кармане, фляжка… дай её сюда…

Таких фляжек Юра раньше не видел: не из пошлой нержавейки, а из матово-серой стали с лазерной гравировкой и эмалью: александровский орёл с державой и скипетром в когтях и чёрно-бело-золотой имперский бантильон под ним с девизом: «Верой и правдой».

— Наградная… — почти прошептал Чернобрив. — От офицерского собрания… — Он отвинтил крышку и, сильно запрокинув голову, сделал несколько тяжёлых глотков; кадык судорожно дёргался под натянутой кожей; тут же запахло полынью и чем-то ещё, очень тревожным. — Тебе не предлагаю… это лекарство… к сожалению…

— Я понял, — сказал Юра. — Побыть с вами?

— Хочешь насладиться… страданиями мучителя?.. Шучу… Ни к чему… это безопасно, просто противно… Ты же заходил… насчёт отпуска?

— Да, но…

— …к Кузмичу. Скажи, я разрешаю… выпишет пропуск…

— Спасибо. Вам точно ничего не нужно? Воды там, или…

— Поздно пить… боржоми… курсант… Иди. Иди с глаз моих…

Нерешительно оглядываясь, Юра всё-таки ушёл.

Кузмич — было не отчество, а фамилия коменданта базы. С ударением на первом слоге. Звали его Виктор Слободанович.

— Как добираться, знаешь? — хмуро спросил он, выписывая пропуска на выход с территории и на возвращение.

— Так точно.

— На всякий случай: послезавтра в семь утра из Гомеля будет автобус, с того же места. Имей в виду.

— Спасибо. Это новый набор?

— Нет, это вам везут казённых шлюх — отметить окончание курсов… Кстати, поосторожнее там, в этом Отрыве. Туда из Зоны притащили гигантских мандавошек-мутантов, в три дня отгрызают хер на хер.

— Понял. Буду проявлять сдержанность.

— Кстати, через полчаса на Киев идёт наша машина. Но место — только в кузове. Поедешь?

— Конечно!

— Тогда у ворот их жди, я распоряжусь, чтобы тебя подобрали…

Когда проезжали Гомель, Юра — со всеми удобствами растянувшийся на сложенном брезенте и краем его укрывшийся — набрал Алёнку, но робот привычно ответил, что вызываемый телефон отключён или находится вне зоны доступа. Тогда для проверки Юра набрал собственный номер — и вместо гудков «занято» услышал, что вызываемый номер не существует. Оригинально, подумал он и сунул бесполезную вещицу в карман. Наверное, это пресловутый выброс так влияет…

Потом он даже поспал — и в одиннадцать, кряхтя, вышел у развилки: грузовикам в Отрыв хода не было, но пройти оставалось всего километра два.

Падал крупный редкий снег, тая на асфальте, но оставаясь лежать на не облетевших ещё кустах, что густо росли вдоль дороги. Юра неторопливо шагал по узкому тротуару, отделённому от проезжей части совсем зелёным газоном без снега — а значит, подогреваемым. Пологая дуга оранжевых фонарей загибалась вправо, к горе света, к замершему размытому фейерверку — так выглядел в темноте и снегопаде ночной Отрыв. Машины неслись в ту и другую сторону одна за одной, но ни единого пешехода Юре не попалось. Так он дошёл до полицейского поста у въезда и спросил у скучающего постового, как найти улицу Зелёную. Выслушал подробный ответ, угостил постового сигаретой, покурил с ним сам; невинное сообщничество в нарушении дурацкого закона уютно сближало.

Искомый дом был дешёвой типовой трёхэтажкой, которые уже несколько лет производили конвейерным способом и ставили повсюду — как когда-то «хрущёвки». Нынешние, правда, приятно отличались тем, что были заточены под создание уютных дворов со сквериками и детскими, а где-то и спортивными площадками. Во дворе дома двенадцать был скверик с тоненькими пока ещё деревцами, скамейками и фонтаном — разумеется, закрытым на зиму.

Юра нашёл нужную дверь и позвонил. Открыла смоляно-чёрная Алевтина. Не узнать её было невозможно.

— Добрый вечер, — сказал Юра. — Вы меня помните?

— Н-нет. Кажется, нет. А я должна?

— Не знаю. Вы тогда были… как бы это сказать… ну, когда с батута…

— Поняла-поняла-поняла. Мне про вас тогда ещё Шура говорил. Вы же тот самый Алёнкин жених?

Сейчас говор Алевтины был совсем другой, чем тогда, при первой встрече, — не тягучий и манерный, а тёплый южнорусский.

— Да. Юра. Алёнки, как я начинаю догадываться, дома нет?

— Нет, Юра, она утром в Киев уехала, к сестре своей. Что-то там у неё случилось, она Алёнке позвонила — та сразу и сорвалась… Ой, да вы проходите же, вы ведь с дороги, да?

32